Эссе «Самолюбивый повеса» Глазковой Алены

• 8 декабря 2011

Конкурс «Волшебное перышко – 2011»

Номинация «Проза» – 12-16 лет

Об авторе

Ален 16 лет, она ученица 11 класса ГОУ ОШ-интерната № 16 с углубленным изучением отдельных предметов, живет в городе Москва.

«Самолюбивый повеса»

Впереди свеча висит над поверхностью стола красного дерева и вокруг него багровый пожар драпировок, гигантский, надёжно закрытый от мира бутон, на котором, словно вены на малиновых стенках сердца, проявляются сине-чёрные иероглифы узоров, а ты – внутри, сжавшийся в комок, напряжённый до предела, с зашкаливающим пульсом.

Позади, за алыми стенами – естественная пустота ночи. Усталость даёт о себе знать – прожит ещё один бесполезный, хотя драгоценный день, среди блестящей фальши салонов и совершенного театра женщин, оперного шика голосов и цветной роскоши бала. Всё это надело ему до крика, до судорог, смертельно. И окончательно уничтожило его, когда он предстал перед её независимой полуулыбкой, вежливо-отстранёнными кивками, равнодушно прекрасным взглядом.

Онегин забился в глубины своей комнаты, как рак отшельник, в нагревшуюся за сутки, удушающую темноту. Он положил на стол в щегольских рейтузах ноги, которыми «следовал повсюду за ней», закрыл глаза, которыми «видел её поминутно», «ловил улыбку уст, движенья глаз» и, наконец, обхватив голову ухоженными руками, задумался надолго. Время проходило, проходил дорогой ему прежде час, день, судьбой отсчитанный срок, измеренный человеческий век. Он не заботился об этом, всё думал, потом отомкнул маленьким ключиком ящик стола и вытащил стопку бумаги, которая мгновенно порозовела, засветилась, наполнилась огненными печатями бликов…

«Предвижу все» – и откинулся, до боли сжав перо в руке. Да, Евгений понял, что всё это предвидел: успешный брак, успех в обществе, её победу над детскими любовными фантазиями…

Он всё и всегда мог предвидеть, постоянно анализировал и принимал самые разумные, по его мнению, решения. Не волочиться за этой барышней, не давать ходу «милой привычке» молодого соблазнителя… Понятное дело, в нём нет никакого великодушия и благородства, милосердия и доброты, только расчёт, но неужели она поняла это? Стала такой же? Немыслимо, чтобы получив первое, единственное послание от него, она повела себя подобно ему, к тому моменту уже разочарованного в красноречивой банальности любовной переписки. Неужели, как Онегин, она изобразит на своём гордом лице горькое презрение ко всем безумным излияниям, или со злобным весельем будет изучать его отчаянные строки. Возможно, также сурово посмотрит, и с гневным укором увидит здесь только презренную хитрость? Но если он это предупредит сейчас в письме, получается какое-то оскорбление.

Чернила то и дело заканчиваются, мысли прерываются, во рту пересыхает от внутреннего жара, кружится голова. Зачем же пишет, раскрывает ей душу? Всю свою жизнь, считал себя выше сентиментальных изъяснений. Всегда разговор его был спокоен, или «вооружён притворным хладом, взор весел». Свобода внутренняя, когда ты «ничем не связан», живёшь, «чужой для всех», и не имеешь никакой лишней ответственности – всё это вполне заменяло счастье...

Он тоже в молодости ошибался: «несчастной жертвой» этого заблуждения пал Ленский. Может, она возненавидела его за жестокий поступок, потому Онегин теперь наказан? Как тягостно жить, и не знать, увижусь ли днём…

Перо остро давит нежную поверхность бумаги. За последнюю неделю неприступная девушка пробудила в нём нечто дикое, звериное. Возьмём это неостановимое желание «внимать, понимая всё её совершенство», непередаваемое «блаженство рядом с ней гаснуть и бледнеть», «замирать рядом в муках». Откуда взялась эта не свойственная ему преданность, когда только стремишься «зарыдать, излив мольбы, признанья, пени».

Всё, что выразимо только неприличными, пошлыми и отвратительно сентиментальными фразами так любимых ею некогда французских романов. Стыдно писать их, но романные обороты спасут от неминуемого позора… Только представишь, и охватывает, как пламя свечи, бешеная страсть, жажда обладания, желание «обнять колени», вернуть себе завоёванное сокровище, вернуть хоть искру былой нежности (не напоминая о задохнувшемся огне) , и главное – чтобы она видела мою безысходность, обречённость, доведённую до абсурда, оставленные попытки противиться самому себе и окончательное смирение с судьбой – любить её.

В голове уже стучит, бьют фонтаном высокомерные, эгоистичные мысли. Евгений водит пером по воздуху, полный сладостных мечтаний, ему становится тяжело и тесно, он вылезает из кресла, ходит в забытьи вокруг горящего стола, словно заведённый, лихорадочно ерошит напомаженные волосы, не видит ничего. Потом вздыхает так, что дрожит стол и свеча, и, оставив письмо в ящике стола, а свечу – догорать, канул в вязкой тьме, готовясь ко сну. Засыпает в жару, в бреду. И перед сном понимает только одно: судьба его неразрешима, слепа, как предутренний мрак.

По-прежнему, на самом деле никто не любит его, Евгения Онегина – кроме него самого.

Автор: Глазкова Алена, ученица 11 класса ГОУ ОШ-интерната № 16 с углубленным изучением отдельных предметов, г.Москва. Руководитель: Маркина Надежда Николаевна, учитель русского языка и литературы первой квалификационной категории ГОУ ОШ-интерната № 16 с углублённым изучением отдельных предметов, г.Москва. Педагогический стаж 22 года.